Смерть знает, где тебя искать - Страница 54

Вдвоем милиционеры загрузили девушку на заднее сиденье “уазика” и уже с включенной мигалкой помчались в сторону Клина. По дороге сержант по рации передал на пост, чтобы позвонили в больницу, чтобы там готовились принять тяжелую в реанимацию.

Милицейский “уазик” разминулся на подъезде к Клину с микроавтобусом, в кабине которого сидели братья Вырезубовы.

– Вишь, менты с мигалкой понеслись. Небось за водкой едут, – зло сказал Илья.

– Конечно за водкой, они теперь каждый день приближающийся юбилей Пушкина празднуют, – отозвался Григорий, – на происшествие они так не спешили бы.

И тут же братья вновь принялись обсуждать достоинства и недостатки нового предприятия – поимки негра.

* * *

Тамара Солодкина и Сергей Дорогин уже выходили из кабинета, когда медсестра подбежала к ассистентке хирурга.

– Тома, надо остаться.

– В чем дело?

Солодкина подумала, что, наверное, зря вернулась в больницу. Первые дни работы, а вот уже начинаются сюрпризы.

– Операционную готовят.

– Извини, Сергей.

Дорогин больно сжал Тамаре локоть, но все-таки промолчал, хотя взгляд сделался жестким, словно говорил: я же предупреждал, Тома, недоступное всегда кажется привлекательным, а достигнешь его – и тут же понимаешь, что каждая радость таит в себе неприятность.

– Извини”.

– Тебя подождать?

– Я не знаю, сколько продлится операция.

– Мне все равно, без тебя не уеду.

Солодкина заспешила по коридору, а Дорогин остался один.

Вскоре во дворе послышалось завывание сирены. С больничного пандуса скатывали каталку. Пара милиционеров выносили из машины окровавленную девушку. Один из них торопливо прикрыл обнаженную грудь изорванной рубашкой.

"Наверное, авария”, – подумал Дорогин. Он сразу же почувствовал себя неловко, чисто подсознательно задержав взгляд на белой незагорелой груди.

Загудел старенький грузовой лифт, и вознес до сих пор не пришедшую в сознание Риту Кижеватову на высокий третий этаж, где располагалась реанимация.

Медсестра расспрашивала милиционеров, что и как произошло.

– По-моему, она ненормальная, – говорил сержант, – бросилась прямо на машину, я еле затормозить успел.

– По-моему, не очень успели, – надменно отозвалась медсестра.

– Она норовила попасть под колеса.

– Хорошо. Вы подождете?

– Я оставлю сведения внизу, в приемном покое, потом вместе с коллегами мы подъедем. Нужно будет составить протокол.

Тамара была взволнована. Она давно уже не ассистировала при операциях и опасалась сделать ошибку. Но стоило ей увидеть кровь и окинуть взглядом тело пациентки, как почувствовала: сможет помочь, рука ее не дрогнет. Слышались короткие команды хирурга, такие же короткие ответы. И Солодкина уже перестала видеть перед собой девушку, способную чувствовать. Как профессионал, она знала: наркоз сделал свое дело. Мозг отключен от чувств, от ощущений, и теперь все зависит от профессионализма врачей, от того, как быстро они поймут, что именно надо делать.

Искать при Кижеватовой документы никто не стал, сразу было видно, их нет.

– Придет в себя, расспросим, – пообещала медсестра, дежурившая в приемном покое.

Милиция уехала. Дорогин в наброшенном на плечи белом халате стоял в конце коридора, у окна, ожидал, пока освободится Тамара. Над стеклянной дверью горела лаконичная табличка: “Идет операция”.

«Как в киностудии, – усмехнулся Дорогин, – „Микрофон включен. Съемка“. Есть что-то общее в работе кинематографиста и хирурга.»

В дверях операционной появилась усталая медсестра. Руки ее были свободны от резиновых перчаток, и Дорогин, не один день проведший в больнице, знал, что операция близится к концу, раз отпустили человека. Перчатки выброшены, медсестра возвращаться туда не собирается.

– Ну как? – спросил он.

Обычно с таким вопросом обращаются родственники, но Сергей Дорогин был единственным, кто ожидал в коридоре.

– Травма не очень серьезная. Крови много потеряла. Но то, что будет жить, – это точно.

– Что с ней? – Сергей интересовался просто так, лишь бы скоротать время. Он и медсестра словно исполняли ритуал, заведенный в больнице: кто-то же должен интересоваться состоянием пациентки?

– Странно как-то, – покачала головой медсестра, – девушку, наверное, до этого держали связанной. Но я впервые видела, чтобы веревки так глубоко впивались в тело, практически до самой кости.

Дорогин вопросительно смотрел на медсестру.

– Нет, ее не изнасиловали, – поняв вопрос во взгляде, ответила девушка.

– Может, ее похитили, требовали выкуп, а она сбежала?

– Вряд ли. У нее дешевые серьги, дешевый перстенек. Я и не припомню, чтобы в Клину случалось подобное.

Дорогин подумал: “Наверняка кто-то сейчас ищет, куда подевалась девушка, беспокоится, обзванивает милицию, морги. Хотя… – задумался он, – почему я так считаю? Никто же не искал меня, когда я валялся в реанимации в этой самой больнице. Кому до меня было дело? Может, она так же одинока, как я? Хотя… Брось думать об этом, – сказал себе Сергей. – Я становлюсь сентиментальным, а это плохо. Сентиментальный человек всегда слаб, силен тот, у кого нет никого близкого. Скоро Тома освободится, и мы поедем домой”.

– У вас сигареты не найдется? – застенчиво попросила медсестра.

Дорогин машинально сунул руку в карман и замер. Ему хотелось спросить: “А не рановато ли тебе курить?”.

Но какое может быть “рановато”, если человек сам себе зарабатывает на жизнь?

– Конечно. На, держи, – он угостил медсестру сигаретой, и та, радостная, уставшая после операции, пошла курить на лестничную площадку.