– Нет! – закричал один из кавказцев, но слегка согнутый тяжелый металлический прут опустился на капот машины, сделав глубокую вмятину и в двух местах отколов краску.
– Скупой платит дважды, – резюмировал Григорий. Братья Вырезубовы почувствовали: противник деморализован настолько, что даже если в “опеле” есть припрятанная ручная граната, кавказцы ее не бросят.
– Если вы такие идиоты, что пойдете в милицию, – сказал Илья, – то учтите, сядете в тюрьму, потому что мы сами видели, как вы бабу насиловали.
– Нет-нет, все в порядке.
– Слышишь, они говорят, что все нормально, хотя мне показалось, что у них фара разбита, стекло и капот попорчены.
– Хозяевам видней, – пожал плечами Григорий.
– Ну что ж, пусть отдыхают, – и братья рядом, плечо к плечу, медленно двинулись в темноту.
У “опеля” горела только правая фара. Кавказцы затаили дыхание. Сидевший за рулем даже забыл о кровоточащих на шее ранах, они думали лишь о том, как бы поскорее отсюда смотались странные мужики. В подобных передрягах кавказцам приходилось бывать не однажды. Иногда пугали их, иногда они сами кого-нибудь запугивали, но впервые они столкнулись с тем, чтобы человек хладнокровно, без видимых на то причин ломал стекло машины, а затем так же хладнокровно разбивал фару. Чувствовалось в этой паре светловолосых мужчин что-то грозное. Наверное, такое же чувство возникает в маленькой душе кролика, когда на него спокойным, немигающим взглядом смотрит удав.
Микроавтобус плавно двинулся с места, и вскоре оранжевые огоньки исчезли за поворотом. Кавказцы переглянулись.
– Сумасшедшие какие-то!
– Не сказал бы. Вот сучка!
– Сами виноваты, – вздохнул тот, который сидел за рулем, – заплатили бы ей сорок баксов и высадили бы на дороге. А теперь хрен знает что делать! – и кавказец зло ударил кулаком по сиденью, засыпанному стеклянными осколками.
– Ничего, мы эту сучку найдем. Я ее еще на прошлой неделе заприметил, наверное, часто на Волоколамке пасется"
– Я бы ее лучше не трогал, – кавказец зло открыл ящичек и вынул газовый пистолет. Сунул его в карман брюк. – Если встречу их еще, убью на хрен!
– Никого ты не убьешь.
– Почему?
– Они сделают вид, что тебя не знают, а ты – тем более. Притворишься, что видишь их впервые. Давай трогай потихоньку. До Ржева как-нибудь дотянем, а там у меня мужик знакомый есть, гараж у него свой, он что хочешь тебе отремонтирует. За два дня машина сиять будет, как игрушка.
– Легко тебе говорить. Машина-то моя!
– Ну, знаешь ли, за удовольствие надо платить.
– И черт тебя дернул с этой стервой связаться! Заплатили бы – и без проблем.
– Сам не знаю, как получилось… Подурачиться захотелось.
– Вот так, век живи, век учись, – вспомнил русскую пословицу человек с иссиня-черными волосами и маслеными глазами. Другой, похожий на него, как родной брат, кивнул.
– Что уж после драки кулаками махать!
У Сергея Дорогина на все дела ушло три часа. Москва хоть и большой город, но пушкинских мест в городе не так уж и много: в начале девятнадцатого века Москва была куда как меньше, чем сейчас.
Абебу Муму нигде не нашел, хотя следы эфиопа попадались повсюду. В одном месте говорили, что видели его месяц тому назад, из другого прогнали на прошлой недели, в третьем сказали, что вроде видели Абебу спящим на лавке, а рядом валялась пустая бутылка из-под водки и стоял цилиндр, в котором лежали пять рублей.
Время подходило к девяти. Музеи уже закрылись, экскурсии исчезли. На Тверской появились проститутки, вернее, проявились, стали заметнее. Они уже переоделись в боевые одежды и заняли наступательные позиции. Одна из жриц любви чуть не бросилась под колеса машины Дорогина. Он затормозил.
Девушка отпрянула, затем, заискивающе улыбаясь, просунула голову в окошко.
– Я тебя со своим приятелем спутала, у него точна такая же машина, – соврала она. – Кстати, не хочешь за сто баксов без презерватива на всю ночь, раз уж друг не приехал, раз уж я обозналась? – девушка облизывала пухлые губы. – Ну, так как? Решайся, такое тебе не каждая предложит.
– Стремно, – сказал Дорогин.
– Что стремно?
– СПИД гуляет по России.
– СПИД? – проститутка передернула плечами, словно отмахивалась от пчелы.
– Первый раз слышишь?
– Телевизор смотрю, так что знаю о СПИДе не меньше, чем о том, что до юбилея Пушкина осталось на один день меньше. Но без резинки я рискую не меньше тебя.
– Зато ты за свой риск получаешь сто баксов, а я их теряю.
– Ты получаешь удовольствие. Здесь все девушки, которые стоят, только с презервативами соглашаются, я одна такая бесстрашная.
– Вот поэтому с тобой и не буду.
– Ну, как хочешь, мое дело предложить, твое дело согласиться или отказаться.
Сергей медленно тронул автомобиль. Девушка убрала голову из машины и послала воздушный поцелуй. А затем сделала шаг назад и прислонилась к фонарному столбу. Она приняла картинную позу, выставив вперед колено и подбоченясь.
К Киевскому Сергей добрался к девяти. Он припарковал машину и спустился в подземный переход, причем стал так, чтобы видеть инвалида, а тот его – не мог. “Афганец” уже заметно устал, голос его стал не таким басистым и насыщенным интонациями. Иногда ветеран конфликта срывался на свист, тогда грязно ругался и стучал кулаком по своей ушанке.
Сергей прикинул, если того и будут забирать, то по дальней лестницы – там, где есть пандус. Но он ошибся. Появился только один из галичан, но зато он привел с собой троих помощников. Те без долгих слов, потрепав по плечам инвалида войны, легко подняли коляску и понесли ее в руках.