Рита Кижеватова прекрасно понимала, на что шла, когда отдавала документы в фирму, занимающуюся якобы устройством русских девушек на работу за границей. Она не верила рекламному проспекту, обещавшему работу в русскоязычных семьях по уходу за детьми. Если бы отбирали нянь, то человеку без диплома о получении педагогического образования дали бы от ворот поворот. А у нее даже не поинтересовались, имеет ли она аттестат о среднем образовании. Двое крепких парней, представившихся менеджерами, интересовались лишь формами ее тела и справкой из кожновене-рического диспансера.
Рита обладала редким здоровьем, такое иногда случается с людьми, выжившими в экстремальных условиях. К ней не приставала никакая зараза – ни грипп, ни простуда, ни гонорея, ни даже сифилис. В группе, которую сформировала фирма, не нашлось ни одной дуры, которая поверила бы в то, что в Турции есть русскоговорящие семьи, которым необходим уход за ребенком. Поэтому никто из девушек и не возражал, когда по приезде в Стамбул их определили в подпольный публичный дом. Возражения начались позднее, когда стало ясно, что заработанных денег не видать как своих ушей.
Деньги начислялись, но тут же списывались в счет погашения уплаты за еду и проживание. Паспорта хозяин публичного дома предусмотрительно у девушек изъял. Выходить из дому им тоже не разрешалось, охранники дежурили на выходе днем и ночью. Тех, кто пытался увиливать от работы, жестоко избивали, но так, чтобы не оставлять следов на теле: ведь портить товар для торговца – дело последнее. Девушек избивали чулками, наполненными песком. Били по почкам, по животу.
Даже времени на нормальный сон практически не оставалось. Клиенты приходили круглосуточно. Любой из них мог выбрать себе девушку по вкусу по каталогу с цветными фотографиями. Попытки сбежать из публичного дома предпринимались и до Риты, но ни одна не увенчалась успехом.
Пробовали умилостивить охранников, предоставляя им бесплатные услуги, но это не помогало. Пробовали резать себе вены, травиться таблетками, в надежде на то, что на “Скорой помощи” их завезут в больницу, а оттуда они уж сумеют вырваться. Но у владельца публичного дома имелся свой врач, и тем, кто занимался членовредительством, позже приходилось об этом жалеть: их переводили на месяц на обслуживание сексуальных извращенцев и садистов. А это такое дело, что после него удары чулками, наполненными песком, покажутся милыми и безобидными шалостями.
Проститутки пытались договориться с клиентами публичного дома, передавали с ними письма в российское консульство, но ни одно из них до адресата не дошло. К чему человеку, платящему за удовольствие деньги, наживать себе лишние неприятности? Лучше отдать письмо владельцу публичного дома и получить за это небольшую скидку на будущее. За каждую подобную услугу владелец предоставлял клиенту право одного бесплатного посещения своего заведения раз в два месяца.
Рита умудрялась работать так, что ее даже ни разу не избили. Пригодились законы, усвоенные в детском доме: не верь, не бойся, не проси. Рита по кличке Лиса не собиралась рисковать, по мелочам выпрашивая поблажки у охранников и мелкие послабления режима у владельца. К роли рабыни ей было не привыкать, но с клиентами она быстро нашла общий язык. Она предлагала в обход кассы экзотические услуги за треть от цены, которую запрашивал владелец публичного дома. Когда интерес обоюдный, клиенту не к чему выдавать проститутку.
Так она тайком собрала немного денег. Умение прятать недозволенное, приобретенное в детском доме, пригодилось ей и тут. Теперь оставалось лишь выждать удобный случай. Он и подвернулся в лице худосочного турка, носившего строгий европейский костюм, галстук, очки с сильными линзами и малиновую феску с золотой кисточкой на витом шнурке. В публичном доме он появлялся раз в неделю, после службы. Ставил на столик черный кожаный портфель с внешним кармашком для мобильного телефона и заказывал выпивку.
Рита сделала все, чтобы этот турок стал ее постоянным клиентом. Он обожал оральный секс без резинки, но не любил за него много платить. В один из его визитов Рита обмолвилась, что через неделю у нее день рождения, а она соскучилась по русской водке и хотела бы отпраздновать его как полагается. В глазах турка тут же появилась настороженность, но, когда Рита дала ему денег на бутылку сорокаградусной, да еще с запасом, он согласился. Рита рисковала, но не сильно.
Турок не выдал ее, в следующий четверг пришел, как обычно, с неизменным портфелем. Но на этот раз не поставил его на столик, а положил, отбросил крышку. Рядом с папками, наполненными документами, лежала простецкая бутылка водки украинского производства. Но что с него возьмешь, турок – он и есть турок, откуда ему знать славянские нюансы, если на этикетке по-английски написано “Russian vodka”? Подобную отраву в Москве рискнет пить не всякий бомж, у всех на слуху истории, растиражированные газетами и телевидением. Купил человек в киоске бутылку, да тут же за углом с приятелем и распил, на месте оба и окочурились. Левая водка – вещь коварная, никогда не скажешь с уверенностью, из чего она сделана.
Рита пила мало, а турку подливала и подливала. Тот еще с четверть часа держался, а потом за пять минут сдал окончательно. Сперва что-то мычал, сидя на кровати голым, но в малиновой феске, а затем и мычать перестал, таращил невидящие глаза на Риту. Ни секса, ни женских ласк ему уже не хотелось, турка мутило, и он изо всех сил старался сдержать рвоту.
– Выпей еще, – предложила Рита, подавая клиенту остатки водки: набралось на треть стакана. – Да пей же, пей! – Рита чуть ли не насильно влила спиртное в турка.